Иван Ульянович Басаргин. Страницы биографии.

Представителем дальневосточной «литературной молодежи» второй половины 1960-х годов был, перешагнувший к тому времени 35-летний рубеж, житель поселка Кавалерово Приморского края Иван Басаргин. Многое в его жизни предопределило рождение. Будущий писатель происходил из семьи «старообрядцев-беспоповцев (либо беглопоповцев – прим. О.Д.) часовенного толка», которые «переселились в Приморье в конце XIX века из Бийского уезда Томской губернии»(1, 275-276). Там, в местечке Шульгин Лог, как установила краевед Т.А. Тюнис, было своеобразное родовое гнездо Басаргиных на Сибирской земле. Прадед Ивана – Михаил Басаргин – крестьянин-старообрядец – жил в с. Шульгин Лог и имел пятерых сыновей, о которых известно следующее: Степан Михайлович, родился около (далее р. ок.) 1860 г., Киприан Михайлович, дата рождения не установлена, Фокей Михайлович, р.ок. 1865 г., Евсей Михайлович – дата рождения не установлена и Венедикт Михайлович, р. в 1876 г. в с. Шульгин Лог (2, 1). По семейному преданию, основатель этой ветви Басаргиных – Михаил, умер и похоронен в г. Томске на староверческом кладбище, а его сыновья (у старшего уже была своя семья, сын Алексей Степанович, р. в 1881 г.) переселились из Сибири на Дальний Восток, в период с 1879 г. – по 1884 г. (1, 275-276), и через некоторое время прочно обосновались в деревне Каменка (ныне Чугуевский район Приморского края). Степан Михайлович жил в дружбе с братьями, имел семерых детей, пятым был Ульян Степанович (р. 12.06.1900 в д. Каменка) – отец будущего писателя Ивана Басаргина. По воспоминаниям внука Федора Алексеевича (г.р. 1911) дед жил богаче всех в районе, хозяйство его отличалось добротностью, а сам Степан Михайлович был внешне красив при этом грамотен, справедлив, чрезвычайно религиозен. Он хорошо знал Священное писание и мог дискутировать на религиозные темы, кроме того, отмечался незаурядным организаторским талантом, что проявилось в сражении с хунхузами (примерно 1910 г.), когда староверам удалось разбить отряд бандитов. В период с 1911 Степан Михайлович был избран и, видимо, занимал до 1913 г. пост старшины Чугуевской волости. Т.А. Тюнис предполагает, что он мог занимать эту должность вторично непосредственно перед установлением советской власти, с приходом которой в Приморье для Басаргиных многое изменилось. В 1919 году несколько стариков из деревни Каменка и, возможно, священослужители из окрестных деревень, в числе которых был Степан Михайлович были расстреляны и сожжены красными на берегу р. Улахе (Уссури) в районе Михайловского перевала (1, 277-278). Жена его, Ефросинья Яковлевна с детьми и еще несколько семей старообрядцев – Якова Селедкова, Григория и Спиридона Красиловых – ушли из деревни в глухую местность, в тайгу, где основали новое поселение хутор Лужки (ныне Нижние Лужки). Туда в 1920 г. одной из первых переселилась молодая семья Ульяна Степановича Басаргина, женившегося на дочери односельчанина Алексея Дмитриевича Щипицына 1861 г.р. – переселенца из д. Карташовка (Карташово) Курганской волости Минусинского уезда Енисейской губернии – Соломаниде Алексеевне 1903 г.р., и семьи его братьев Акима, Дмитрия, Алексея.

Более десяти лет семья Ульяна Степановича прожила в Лужках. Был построен добротный дом у протоки реки Фудзин (Павловка). Басаргины охотничали и занимались крестьянским трудом. Ульян Степанович Басаргин знал грамоту, был физически силен, знал и любил тайгу, заботился о сохранении её богатств, о чем свидетельствует тот факт, что он вместе с братьями соорудил в деревне загон для изюбрей, куда в марте месяце загоняли оленей, а после срезки молодых рожек (пантов, которые высоко ценятся за их лечебные свойства) отпускали на волю. Были в загоне и самки, видимо предпринималась попытка разведения этих животных в неволе, но дело оказалось не простым, а политическая обстановка в стране вновь изменилась, нарушая относительно стабильную жизнь Басаргиных. За прошедшие годы в семье Ульяна Степановича родились семеро детей: Федор, р. в 1920 г., Арина (Ерина) р. в 1922 г., Лука р. в 1924 г. и умер в 1929 г. в возрасте пяти лет, Петр, р. 20.12.1926 г., Нина (Анисья), р. в 1926, Иван р. 16.03.1929 г. (2, 4) и Николай (Никифор) р. 10.03.1931 г.

В 1932 году на Севере Приморья вспыхнуло старообрядческое восстание, названное впоследствии Улунгинским, так как местечко Улунге стало центром, где находились основные силы и руководители восстания, которому сразу присвоили статус контрреволюционного. Однако волнения были вызваны скорее экономическими (насильственная коллективизация, хлебозаготовки) нежели политическими причинами (3, 70-77). Власти, всегда бдительно следившие за приверженцами религиозной веры, чему способствовал и воинствующий атеизм послереволюционных лет, подавив восстание, преступили к арестам не только непосредственных его участников, сочувствующих, но и тех, кто был связан с повстанцами кровными узами. К 1932 г. в деревне Перетычиха Тернейского района – на территории, охваченной волнениями – проживали семьи Фокея Михайловича и Венедикта Михайловича Басаргиных. Последний имел шестерых детей, а в хозяйстве десять лошадей, двенадцать коров, на его усадьбе к тому же находился молельный дом (2, 1). Поэтому его арест был предрешен, как, впрочем, и последующие репрессии по отношению ко всем носившим эту фамилию.

Когда слухи об арестах стали доходить до хутора Нижние Лужки, то несколько семей старообрядцев, в том числе и Басаргины собрались бежать в Китай, однако ввиду спокойной обстановки столь радикальное решение было отложено и принято другое – переселиться на побережье Японского моря в район оз. Широкого бухты Нерпа на так называемый Десятый участок, расположенный южнее бухты Тадуши (Зеркальная) примерно на пятнадцать километров.

Чтобы выжить на новом месте, вынужденным переселенцам, никогда не имевшим дела с морем, пришлось осваивать морской промысел. Добывали в основном морскую капусту для сдачи Владимирскому йодзаводу.

Размеренная жизнь продолжалась недолго – осенью 1933 года грянула беда: Алексей Степанович Басаргин был арестован «постановлением Тройки ПП ОГПУ по ДВК от 17 февраля 1933 г. на Десятке, в районе бухты Нерпа Ольгинского района, где работал рабочим йодзавода» (2, 2). Та же участь постигла остальных братьев Ульяна Степановича, Дмитрия Степановича, Акима Степановича, последний погиб в заключении. Спустя много лет были реабилитированы Дмитрий и Алексей, соотвественно в 1956 г. и 1960 г. (2, 2; 1. 2856).

После ареста Ульяна Степановича, его жена с детьми вернулась в Нижние Лужки, где им удалось прожить до весны 1934 г. В марте Басаргиных вместе с семьями других «врагов народа» выселили из родных мест и отправили в палаточный городок в районе с. Яковлевки, просуществовавший около полугода. Оттуда никуда не увозили, но и домой не отпускали. Люди страдали от голода и холода.

«Три раза уходила Соломея Алексеевна с детьми в родные Лужки. Двое суток добиралась эта маленькая, хрупкая женщина, неся одного малютку на руках, другого, подвязав платком к спине, третьего, ведя за руку (старшие гуськом шли за матерью), а в дом попасть не могла – заколоченный стоял. Жили в бане, куда крадучись, по ночам, сердобольные односельчане приносили пищу. Два раза увозили её с детьми обратно в палаточный лагерь под с. Яковлевка. На третий отступились» (1, 2878). Т.А. Тюнис, занимаясь краеведческими исследованиями, встречалась и беседовала с людьми старшего поколения – живыми свидетелями прошлого края. Её поразило то, что большинство опрошенных воспринимали все происходившее без трагедии и надрыва, очевидно, потому, что подобные случаи были типичной картиной жизни тех лет.

Соломея Алексеевна с детьми прожила в своем доме еще четыре года. За это время она потеряла двоих детей. 7 апреля 1936 г. утонула, вероятно, не заметив проталину, на одной из проток реки Фудзин (Павловка) старшая дочь Арина (Ерина), страдавшая слабым зрением и косоглазием; в тот же год сломал ногу на молотилке и умер от антонова огня (заражения крови) третий сын, Петр, ему было около десяти лет.

Случались и хорошие события, жизнь шла своим чередом: пошел в школу и окончил первый класс Иван. 1938 год ознаменовался высылкой семьи в Усолье-Сибирское и началась череда скитаний с места на место. Следующая остановка – станция Кинель Куйбышевской области, где задержались ненадолго. Кормильцем семьи стал теперь старший из сыновей – Федор, который устроился рабочим в сельхозинститут (1, 287-8). Затем последовал переезд в г. Карабаш (Челябинская область), на Урал. Из воспоминаний младшего сына, Николая, следует, что мать работала на торфоразработках, «жить стали вроде по-настоящему, потому что семье предоставили квартиру, хотя и в доме барачного типа» (4, 3). Николай вспоминал, как они с братом Иваном однажды угнали лодку и, сделав паруса, «пиратствовали на озере трое суток, пока их не нашел старший брат. Федор к тому времени закончил школу ликбеза и, сдав нормы ГТО, Ворошиловского стрелка, ГПВХО, ГСО ждал призыва в армию, последовавшего только после письма наркому обороны. Федор был направлен на западную границу и пропал без вести (скорее всего погиб) под Барановичами в июне 1941 г. (2, 4).

Соломея Алексеевна, как установила по воспоминаниям родственников Т.А. Тюнис, женщина трудолюбивая, добрая, сострадательная и отзывчивая, сама в одиночку воспитывавшая троих детей, в 1940 году приняла в семью бездомного сироту Диму Волкова. С началом Великой Отечественной войны материальное положение семьи резко ухудшилось, этим и был, по-видимому, вызван переезд в Казахстан. Николай вспоминал, что они с братом подбирали куски и остатки пищи в столовой, лучшие несли сестре и матери, а сами питались оставшимся. Поэтому не удивительно, что после приезда в Казахстан детей, Нину, Ивана и Николая, положили в больницу для лечения от дистрофии. Дима Волков был пристроен сапожником к частнику, а Соломея Алексеевна пошла работать на военный завод. Случайное стечение обстоятельств помогло Басаргиным вернуться на Дальний Восток. Димка Волков влюбился в названную сестру и стал за ней ухаживать. Нина обидно подчеркнула их разницу в возрасте (она была старше на год), после чего оскорбленный Димка ушел из дома. Позже пришел с пистолетом и грозился убить сестру. Испуганная мать обратилась в милицию. В Петропавловске (Казахстан), в отделе милиции, Басаргиным, жившим до этого без документов, выдали новые бумаги, однако даты рождения в них были записаны со слов матери и подтверждены медицинским освидетельствованием. Таким образом, в документах появились ошибки и неточности, сопровождавшие своих владельцев на протяжении всей жизни. Например, Иван стал младше на девять с половиной месяцев и всю жизнь считал датой своего рождения 1 января 1930 г.; в фамилии появилась вторая буква «с» (в публикациях Ивана Басаргина в газетах и журналах 1965-69 годов имеются два варианта написания фамилии автора (5)).

С новыми документами семья была отправлена к месту проживания родственников – Щипицыных в с. Утесное (Амурской области). Добирались к новому месту назначения весной 1942 года. Дорога была долгой и мучительной – сначала прибыли на станцию Тыгда, затем на автомашине доехали до станции Зея. Продукты кончились, перебивались тем, что давали добрые люди: хлеб, сушеное мясо. Дальше шли пешком трое суток подряд, в апреле, в страшную распутицу. По пути в зимовье встретили мужиков, отправлявшихся на фронт, которые поделились с ними хлебом. Мать стала учить детей креститься, потому что в тех местах, куда они шли значительную часть населения составляли староверы. Николай вспоминал, как в одном из домов он начал креститься левой рукой и его выгнали. С большим трудом преодолев дорогу (в пятнадцати километрах от цели младший сын Николай так обессилил, что сел, отказавшись идти дальше, его пришлось вести под руки (4, 3)), наконец, Басаргины оказались в с. Утесное - подсобном хозяйстве прииска Ясного. В с. Утесном проживал с семьей и родственниками отец Соломеи Алексеевны, Алексей Дмитриевич Щипицын, которого выслали сюда из д. Каменка Приморского края в 1938 г. вместе с другими староверческими семьями. Алексей Дмитриевич работал скотником на ферме. Его стараниями был построен небольшой дом для дочери и внуков, появилась корова. Мать с дочерью устроились работать на ферму. Иван и Николай занимались огородом. Осенью семья, наконец-то, почувствовала облегчение: накопали картофеля, кроме того, стали получать хлебные карточки. Матери полагалось шестьсот, а детям по четыреста граммов хлеба. Не оставлял вниманием внуков и дед. Он был «человеком физически сильным, крепким, умельцем, хорошим охотником. Внуков, рано оставшихся без отца, воспитывал жестко. За провинности и непослушание мог выпороть. Он обучил их изготовлению берестяных туесков, столь необходимых в крестьянском быту, охотничьим навыкам. В 1942 году передал тринадцатилетнему Ивану свою старую берданку, напутствовал на самостоятельную охоту» (1, 285). Супруга Алексея Дмитриевича, бабушка Мария, была женщиной хорошей сказительницей. Особо строгой верой Щипицыны не отличались, не научили детей и внуков не только молитвам, но даже не приучили креститься. Несмотря на это, Соломея Алексеевна, проживая в с. Утесное, укрепилась в вере. Староверы тогда жили обособленно, к тому же старший сын Алексея Дмитриевича, Макар, был женат на Марфе Сидоровне Иродовой, которая происходила из кержаков, строго соблюдавших обычаи раскольников. Соломея Алексеевна на протяжении всей дальнейшей жизни была верующей. В семьях детей с уважением относились к её убеждениям, но примеру матери так никто и не последовал.

В Утесном семья Басаргиных, измученная многократными переездами, начала понемногу оправляться. В 1944 г. пошел работать и самый младший из членов семьи, Николай. Плохо было только то, что из-за отсутствия поблизости школы учиться детям в эти годы не пришлось. Поэтому Иван так и не закончил пятый класс.

Жизнь в селе принесла детям множество новых впечатлений. В 1943 году Иван ушел гонять баркасы на реке Дек, притоке Зеи, к родственнику Кондратию Иродову. Труд был очень тяжелым, сотни раз приходилось преодолевать речку на баркасе, запряженном лошадьми. На баркасе перевозили продукты, которые в тайге заготавливали для фронта охотники. В 1944 году будущий писатель устроился на прииск «Октябрьский», что находился за 90 километров от с. Утесное, на добычу золота. Приобретенный там опыт стал основой рассказа «Жила самородная», написанного в 1960-е годы (6, 109-121). Часто выпадало Ивану ходить на охоту, рыбачить – дичь и рыба были заметным подспорьем не только для своей семьи, но и для родственников, соседей. Позднее Иван расскажет об этом в новелле «Винтовка» (6, 9-16), вошедшей в повесть «Акимыч – таежный человек», опубликованную в 1972 г., а также в других своих произведениях. На страницах названной нами повести автор приводит еще одно событие, случившееся в с. Утесном, смерть деда, которая надолго врезалось ему в память.

Алексей Дмитриевич скончался в возрасте 82 лет, находясь в твердом рассудке. К кончине готовился заблаговременно, сам выдолбил домовину, желая, видимо, уйти в мир иной по староверческим канонам. В день смерти, 17 марта 1944 года, он сходил в баню, затем призвал для прощания родственников, в числе которых были Иван и Николай. Дети недоумевали, о какой смерти идет речь, поскольку дед выглядел абсолютно здоровым и полным сил. Но старик не шутил. Простившись со всеми, он лег на лавку и умер. В заключительных страницах повести «Акимыч – таежный человек» Басаргин, описывая последний день жизни главного героя, очевидно, опирался на свои детские впечатления.

Смерть отца способствовала принятию Соломеей Алексеевной решения об очередном переезде. Басаргины вновь собрались в дорогу. Мать решила переселиться к родственникам мужа, семье его брата Дмитрия, Харитинье Поликарповне Басаргиной, которая с детьми и матерью Марфой Семеновной (дев. Незаконнорожденная), проживала на станции Биракан Еврейского Автономного округа (Хабаровский край).

Переезд состоялся в 1946 году. Сначала остановились у родственников, потом купили небольшой домик. Пока жили в семье брата, тесно общались с бабушкой Марфой, родители которой были пермяки-переселенцы (по всей видимости, с Волги), обосновавшимися в Сибири. Впоследствии Марфа Семеновна с мужем и сестрами приехали на Амур, а оттуда в Приморье. Её речь представляла собой сплав различных говоров, была пересыпана большим количеством поговорок. Очевидно, Иван, как и остальные дети, многое воспринял от этой кроткой, смиренной, никогда не гневавшейся и не жаловавшейся на жизнь, много повидавшей и испытавшей женщины, кроме всего прочего, умевшей готовить необыкновенно вкусные и полезные в традиционной старообрядческой кухне блюда – кулагу и паренки, да еще плести лапти.

Иван и Николай, как многие подростки в Биркане, стали орешничать. Заготовленные орехи возили в Биробиджан, где продавали их оптом. Николай вспоминал, что именно тогда они с братом купили себе по паре сапог и по отрезу на костюмы (4, 3). Братьев связывала крепкая дружба, внешне они были так похожи, что даже на свидания ходили один вместо другого. Иван, который был старше на два года, помог матери вырастить младшего брата не только занимаясь охотой, но и трудясь наравне со взрослыми на тяжелых, неплохо оплачиваемых работах. Так в 1946 году оба брата уехали в п. Теплое озеро, где Иван устроился учеником фрезеровщика, а Николай – токаря на бумажной фабрике. В том же году Иван вернулся в Биркан и работал в кузнице молотобойцем, а позже – на электростанции масленщиком (копия трудовой).

Неурожай 1947 года в стране отразился и на семье Басаргиных. Они собирали на полях мерзлый картофель, пекли из него оладьи. Николай вспоминал, как директор бумажной фабрики привез мешок кукурузной муки и выдал подросткам, чтобы поддержать их (4, 3). В том же году, в Биракане, Иван познакомился с девушкой Людмилой Турушевой (р. 17.01.1931 г., дочь Иннокентия Михайловича и Таисии Михайловны Турушевых (2, 4)). Независимый характер Ивана, открытость, смелость, рассудительность понравились Людмиле. Басаргин тогда работал слесарем на Бираканской бумажной фабрике, где был секретарем комсомольской организации, участником художественной самодеятельности.

В 1948 г. Людмила поступила в Биробиджанское педагогическое училище, много рассказывала своему другу об учебе, и он тоже загорелся желанием продолжить образование, несмотря на то, что багаж его знаний составлял всего лишь пять классов школы.

1948 год оказался богат событиями. Иван поступил в вечернюю школу, его брат, Николай, был направлен в школу ФЗО, тогда же весной Ивана укусил энцефалитный клещ, последствия укуса которого проявились особенно сильно спустя много лет. Экзамены за 6 – 7 классы вечерней школы были сданы экстерном, и с помощью Людмилы Иван начал готовиться к поступлению в Хабаровскую культпросветшколу, которая находилась в Биробиджане. В 1949 году Иван поступил на клубное отделение, на протяжении всех лет обучения получал стипендию, подрабатывал, иногда помогал брат Николай, приступивший к тому времени к самостоятельной работе.

21 октября 1950 года Иван и Людмила зарегистрировали брак. Учебу молодые супруги закончили почти одновременно и в 1952 году приступили к работе на станции Известковая. Сначала Иван был лаборантом, а затем заведовал железнодорожным клубом. Людмила работала учителем начальных классов. Об отношениях супругов лучше всего свидетельствует тот факт, что дочь, родившаяся в 1953 году, была названа Людмилой.

Вплоть до этого времени Басаргины ничего не знали о судьбе отца. Он был освобожден в 1953 году по амнистии, но к семье так и не вернулся, обосновался вместе с гражданской женой, с которой встретился по месту отбывания заключения, в Магадане, в городе Арсеньеве. В 1956 году побывал у родственников в п. Кавалерово, с первой женой сохранились нормальные отношения. Соломея Алексеевна не раз бывала в гостях у бывшего мужа, где ее всякий раз тепло встречали.

Возвращение Басаргиных в отчие места происходило постепенно: сначала в Кавалерово уехал брат Николай, в 1955 году к нему переселилась мать, а в 1957, побывав там в отпуске, решили сменить место жительства и Иван с Людмилой. В 1958 году Иван Басаргин проживал с семьей по улице Арсеньева 111, в двухквартирном доме, соседом их оказался Александр Беляков учитель истории, а позднее директор школы, в которую Иавн устроился работать учителем труда, и где преподавал ребятам азы слесарного и токарного дела вплоть до 1960 года. В последующие годы Басаргин работал начальником автомотоклуба ДОСААФ. В Кавалерово в 50-е годы существовало литературное объединение, к которому начал неожиданно, как вспоминал один из его членов - И.Н. Григорьев, примыкать Басаргин. Потребность выразить себя в слове становилась все острее. За плечами будущего писателя стоял опыт тяжелой трудовой жизни, в памяти бережно хранились рассказы близких, а в роду имелись знаменитые охотники, великолепные рассказчики и, наконец, в сердце жила большая любовь к родным местам. Желание стать писателем привело Басаргина в редакцию газета "Авангард", в штат сотрудников его приняли 12 ноября 1965 года. Поиск своего индивидуального слога, творческой манеры, стиля был труден. В. Самойлова, работавшая тогда в редакции, вспоминала, что первые шаги в газете давались Ивану Ульяновичу нелегко. "Материалы на промышленные темы не отличались ничем оригинальным: ни глубиной постановки проблем, ни выразительностью средств… Одним словом - начинающий…"( ). Редактор газеты Н. Резепкин отмечал бедность словарного запаса, И.Н. Григорьев - недостатки в стилистике. Безусловно, молодому литератору не хватало образования, однако пойти учиться Басаргин себе позволить не мог - надо было содержать семью, жену и трех дочерей. Катастрофическая нехватка знаний заставила Ивана Ульяновича много работать над собой. Несомненной авторской удачей стали рассказы, написанные им в 1965 году: "Голоса веков", "Обида", "Барин поневоле", "Имя твое - человек" - выходившие в газете в рамках литературной страницы. По этим произведениям, считает Н. Резепкин, прослеживается становление будущего писателя: "Как родники прозрачные и чистые, они явились истоками будущих повестей и романов. Басаргин пока пробует перо. И почти нигде не фальшивит" ( ). Промышленные темы его не привлекали, брался за них не особенно охотно. В редакции впервые Иван Ульянович столкнулся с требованиями писать "что нужно" и "как должно", познакомился с редакторскими и секретарскими "ножницами" (8). Терпеть, когда "режут по живому" выстраданный материал оказалось выше его сил, и он ушел работать шофером в геологическую партию. Тем не менее, потребность писать оказалась сильнее и в октябре 1966года в "Авангарде" появился лирический этюд "Искорки в ночи", с которого, по мнению В. Самойловой, и начался путь Басаргина в большую литературу. Весной 1967 года Иван Ульянович вновь становится штатным сотрудником газеты "Авангард", в дальнейшем публикует свои материалы и газете "Геолог Приморья". Не всегда работа доставляла радость, особенно если это был очередной "заказ" сверху.

"Иван Ульянович, - пишет в статье "Я вижу всю Россию…" В. Попов, - не любил писать в газету по любому поводу, терпеть не мог всевозможные "отклики" и "одобряем-с". Не позволяла ему совесть заниматься мелочной суетой и элементарным подхалимажем, который некоторые репортеры поднимают на котурны актуальности" (7, 3). Очерки и рассказы давались Басаргину трудно, переделывались десятки раз. Именно в 1967 году особенно раскрылся литературный дар Ивана Ульяновича. Один за другим появляются в газете рассказы и очерки, которые в совокупности могли бы составить небольшую книгу.

Признание пришло в 1969 году, когда на пятом Всесоюзном совещании писателей, куда его порекомендовала хабаровский прозаик Юлия Шестакова, Басаргина по рукописи книги "Сказ о Черном Дьяволе" приняли в Союз писателей. "Молодому" автору почти сорок лет, это уже сложившийся человек, со своими взглядами, убеждениями, принципами и художественным видением мира. В письме к другу Виктору от 13 июля 1973 года он пишет: "… вообще я не пишу по заявкам, не терплю, когда кто-то давит мне на психику". Но как не стремился И.У. Басаргин к свободе творчества, избавиться от давления оказалось сложно. Тогда писатель находит следующий выход: " Мне уже не однова предлагают писать о рабочем классе. Написал. Но так, как я вижу современного рабочего, каким его знаю. Итог: книжка загублена. Я знал, что она будет зарублена, зная писал, - чтоб раз и навсегда оставили меня, дали бы возможность писать о тайге, просто о людях тайги. Оставили» (1).

В результате о И.У. Басаргине сложилось мнение, как о "певце тайги". Действительно, главной темой его ранних произведений становится природа в разных своих проявлениях и тесно связанные с нею люди, именно об этом первые крупные вещи писателя, повести "Черный Дьявол" и "Акимыч – таежный человек". Дорога к широкому читателю у книг Басаргина оказалась непростой, но несмотря на изрядные правки и сокращения они бели изданы. В 1971 году журнал "Молодая гвардия" опубликовал повесть "Сказ о Черном Дьявале" с предисловием Н. Задорнова, вслед за тем произведение вышло отдельной книгой в Новосибирском книжном издательстве, а в 1972 году в Дальневосточное книжное издательство издает сборник "Волчья ночь", куда вошли повесть и рассказы. На студии "Ленфильм" собирались снимать фильм по первой повести и тут возникают непредвиденные сложности с обличенными властью властью бюрократами от кино. Казалось бы, повесть о собаке никакого отношения к запретам не имеет, и все же нашлись причины, не позволившие сделать кинокартину. Дальше сценария рабочая группа, в которую входили ленинградский драматург А. Г. Хандамирова, режиссер и актер П.П. Кадочников и, конечно, И.У. Басаргин, не продвинулась. Объяснение происшедшему можно найти в переписке писателя с актерами. «Письмо Вам пишется в незавидном моральном состоянии, – обращается к Ивану Ульяновичу Хандамирова. – Павлу Петровичу (Кадочникову – прим. автора О. Д.) пришлось перенести очень много тягостного и мучительного, порою даже унизительного, занимаясь продвижением сценария...» (12). Итогом, подводящим черту в судьбе сценария, долгое время путешествовавшего по разным инстанциям, звучат, официальные строки директора киностудии В.В. Блинова: «Сценарий требует приближения к сегодняшнему дню, кардинальной темой должно быть заселение русскими Сихотэ-алинского края, как доказательство исконно русской земли. Если это сделать, сценарий может иметь международное значение.

В условиях, когда существуют притязания Пекина на эти земли, акцент может сообщить фильму высокий патриотический накал. Эта тема затронута, но ее надо вписать в драматургию значительнее...» (12).

От критиков поступали разного рода советы, например: углубить, ярче высветить образ Макара Булавина – одного из главных персонажей книги. Автор не пошел на это, так как образ Черного Дьявола – полупса-полуволка оказался, хотя и вопреки первоначальному замыслу Басаргина, главным связующим звеном между людьми и природой, и занял более значительное место в произведении, чем герои-люди, стал символом мудрости природы, карающей зло, именно поэтому повесть названа его именем.

Все перипетии с продвижением сценария И.У. Басаргин глубоко переживал, делился своими сомнениями с друзьями – Хандомировой и Кадочниковым, на что те отвечал следующее: «Оказывается, кроме хороших людей, творческих, вдумчивых, поистине влюбленных в жизнь, есть и бездарные, шушера, обладающие некой силой, способной все же ради корыстной цели ввести в заблуждение даже такого человека как Вы, чующего правду через время и расстояние. В одном из Ваших писем промелькнула фраза «Вот если Кадочникову надоест вся эта нуда... он откажется, вот тогда...» А она ему не надоела! Миф о работе с хабаровским писателем, очевидно, сочинен для того, чтобы растащить нас в разные стороны. Не выйдет все это, Иван Ульянович» (10, 3). После неудачи на "Ленфильме" Кадочников собирался предложить сценарий Свердловской киностудии и если бы не скоропостижная смерть Басаргина, то фильм, возможно, все-таки был бы снят. Именно тогда, в 1973-ем – 74-ом годах, Басаргин начал осознавать в полной мере всю зависимость литературного труда от чиновников, представляющих различные структуры власти. В переписке тех лет содержатся раздумья писателя о задачах и долге литератора, мысли о наболевшем: запретах и ограничениях на свободу творчества.

«Человек существо ищущее, - читаем в письме к кинорежиссеру А. Зархи. – И раз ищущее, то он может ошибаться, быть в одном положительным, а в другом – отрицательным. Автор в этом –то и должен разобраться, показать все грани человека» (13, 5). Как видим, внимание писателя к внутреннему миру человека возрастает, отметим вместе с тем усиливающуюся философскую тенденция его творчества: «Мир нельзя разделить не две половины, потому что он велик, прекрасен сложнейшими характерами» (13, 5). Определяющим для всего творчества И.У. Басаргина становился выбор героя - всегда истинно Русского Человека, неравнодушного к судьбе Родины, ее патриота и гражданина. В этом отношении авторская позиция была более чем принципиальна: "Модной стала тема современника. Может быть это и хорошо. Но что прикажете писать о современнике? Ах, он хороший! Ах, он передовик! Ах, он дает две нормы в смену! Ирония. Бред" (13, 5). Чем сильнее давили на И.У. Басаргина, тем неуступчивее и непреклоннее он становился. "Нам говорят, это из метода соцреализма, не может быть коммунист плохим человеком, тем более работник краевого масштаба и выше. Надо писать о коммунистах, как о людях хрустальной чистоты. Я готов писать о таких людях. Но, готовясь писать, я в то же время вижу в этих людях столько грязи и мрази, что рука не понимается писать о них, писать, значит лгать"(1). Пожалуй, как раз это стало одной из причин обращения писателя к прошлому, к истории, а решающую роль сыграли обстоятельные знания об истории освоения и заселения Дальнего Востока, Приморского края, писатель уводит своих героев в тайгу, которую не только знал, любил, но и понимал, как живое существо. "Где, в какие времена ты читал, - обращается Басаргин, отстаивая права автора на выбор темы при создании своих произведений, к соратнику по перу московскому писателю А. Исаеву, - что художник должен писать то, что противно его душе, писать по заказу, как сапожник шьет сапоги? <…> Те же<…> кто писали не по заказу, а по душевному наитию, они оставили человечеству широкие и вечные полотна" (1). "Душевное наитие" привело Ивана Ульяновича к исследованию событий далекого прошлого, что можно считать закономерным, сам происходивший из семьи переселенцев, писатель, еще работая в газете, интересовался проблемой освоения Приморского края. Новая тема привлекала И.У. Басаргина сложностью, вместе с тем он осознавал всю ее важность и меру ответственности, которую возлагал на себя. Рассказывать объективную правду о былом, не замалчивая и не приукрашивая действительность, доносить ее до людей - в этом видел цель художника писатель. Из письма к А. Зархи: "История. Бедная история! То она была в почете, то сейчас ее гонят в шею. Почему? Кому-то надо, чтобы истории закрыли рот. Потому, что наш современник вдруг увидел ту историю другими глазами. Понял сложность взаимоотношений прошлого глубже, чем их понимали люди, живущие в те времена. А историю хотят замять… Историю хотят забыть. Нет, однако, Родины без истории, а истории без Родины " (13, 5). Сказанное И.У. Басаргиным свидетельствует, прежде всего, об индивидуальном, самобытном понимании и трактовке им исторических событий и общественных процессов в стране. Понятна также и тревога автора о стремлении "замолчать" историю. Рассуждая об истоках этого явления, он во всей полноте ставит проблему взаимоотношений писателя с органами цензуры, требования которых отражали позицию официальной власти по отношению к литературе : "Оглянешься назад, и стонать хочется. Все написанное прошло жесточайшую самоцензуру. А ведь там били светлые роднички, но их иссушили - сам автор, затем редактор, а уж напоследок главлит, цензура" (13, 5). Самым страшным злом для писателей считал И.У. Басаргин даже не их физическое уничтожение, прецеденты имели место в годы так называемого культа личности И.В. Сталина, не запрещение, изымание из печати и правку книг цензурой, а проникновение диктата власти в само произведение через его автора. «Писатели стали трусливы, самоцензурны…» (13, 5). Причина самоцензуры, оглядки писателя на запросы и запреты государства очевидна: как бы не утверждал автор, что он пишет для себя, для души, он всегда хочет быть услышанным и, по возможности, как можно большей аудиторией читателей, потому что литература как искусство слова уже по своей природе выполняет коммуникативную функцию. «Что после этого остается делать автору? Садиться и писать… для редактора. Для рецензии. Для цензуры… Так и вырабатывается в нем внутренний цензор, а художник пропал» (13, 5). Писатель осознает ту опасность, которой подвергается под давлением власти: утратить литературную порядочность, честность, а вместе с тем и талант. «Самоцензор вжился в нас, как клещ, - констатирует писатель, - в нас его вживили»(13, 5). И.У. Басаргин приходит к горькому выводу: «так жить и оставаться художником нельзя» (1). Он подробно описывает весь механизм, с помощью которого осуществлялся контроль за печатной продукцией, его действие писатель ощутил на себе в полной мере. «Осмелеют (писатели), напишут, чуть сложнее, чем надо, - редактор почитал, а характеры сложные, не запутаться бы в этой сложности… Дружку на рецензию, тот выхватит из контекста пару неловких фраз, предложений – да так, что ты тут же превратишься либо в осклизлую медузу, либо, на худой конец, в антисоветчика. Было уже со мной такое» (13, 5).

Единственный выход для себя, да и для других писатель видел в том, чтобы работать. Осознавая все трудности времени, сетуя на бюрократические препоны, И.У. Басаргин в ряде писем мечтает о так называемом времени Возрождения. Считает, что скоро эта эпоха не наступит, он ее не увидит( поскольку н тот момент писатель был лишен права голоса) он все же она придет. «Значит, не оглядываясь на то, что будет или нет эпоха Возрождения, надо писать и писать. Быть человеком, а уж потом художником… Художник должен быть пророком, стоять выше других, пахать глубже других… Художник должен быть волен в своих мыслях, мыслях доброго характера, но он не может быть волен от своего народа, не имеет права клеветать на свой народ, а должен учить его, пусть на горьких промерах, но учить» (1).

Последние годы жизни оказались сложными для писателя, хотя И.У. Басаргин считал именно 1974-75 годы своим становлением, о чем сказал в дружеском послании к А. Исаеву. Но творческий подъем неизменно наталкивался на непонимание редакторов, коллег по Союзу писателей, трудности с изданием произведений. Мог ли И.У. Басаргин, выводя строки о цензуре, предположить, что с ним, а вернее с его произведением поступят еще жестче. Так, после выхода в свет ряда рассказов и повестей, у писателя созрел план большого исторического полотна о русских землепроходцах, осваивавших Приморье, а также о судьбах старообрядчества, одна из ветвей которого укоренилась в таежных дебрях Сихотэ-Алиня. Первым произведением на пути к реализации этого плана стал роман «Дикие пчелы», написанный в 1971 году (к тому времени была готова и рукопись второго романа «В горах тигровых» о переселенцах из Перми - семействе Силиных). Судьба романа «Дикие пчелы» трагична. Книга была сверстана и подготовлена к печати еще в1975 году, при жизни И.У. Басаргина, вышли сигнальныхе экземпляры, в издательстве в ожидании своих читателей лежали 15000 книг, но по указанию Главлита весь тираж был пущен под нож. Стремление И.У. Басаргина отражать правду об освоении Дальнего Востока, о судьбах русских переселенцев, в большинстве своем староверов, о набегах хунхузов, о корейцах – искателях женьшеня, было оспорено в высоких инстанциях – Министерстве иностранных дел, где посчитали опасным наличие в произведении традиционно принятых в Приморье китайских названий, связанных с географией края. Возникшие в 1960-х годах политические разногласия с Китаем, когда китайская сторона пыталась вернуть себе земли, признававшиеся в соответствии с Айгуньским Тяньцзынским и Пекинским договорами 1858 – 1860 годов российскими, - вызвали новый виток конфронтации в отношениях двух стран. В свете описанных событий, было предпринято переименование исторически сложившихся и ранее использовавшихся географических названий и понятий. Таким образом, бережно записанные и нанесенные на карты первыми исследователями Дальнего Востока М.И. Венюковым и В.К. Арсеньевым названия рек, долин, распадков, перевалов, урочищ и населенных пунктов были заменены новыми. В означенной ситуации роман И.У. Басаргина стал своеобразным заложником политических интересов враждебно настроенных друг против друга государств. Политиков не трогали аргументы автора о том, что роман исторический, что предполагает опору на реальные факты, ровно, как и на исторически сложившиеся географические названия. Никто не считался с тем, каково было писателю, выросшему на реке Кенцухе, среди коренных жителей, знавшему и любившему все местные обычаи, поверья и легенды, писавшему: «Тайга в наших краях была всюду. Она простиралась по урочищам Сибайгоу, Синанчи, Тусбайцы, Диданцы, Ямчезы (названия рек - прим. автора - О.Д.)», - посылать телеграмму (6) в Министерство Иностранных дел, чтобы спасти свое следующую книгу, в которой он собственной подписью разрешал цензуре калечить выстраданное произведение. Лишь в 1989 году, спустя 13 лет после смерти автора роман "Дикие пчелы" увидел свет, в Дальневосточном книжном издательстве он вышел в количестве 30000 экземпляров, однако от 530 страниц первого сигнального выпуска осталось только 400. Безусловно, есть разница в формате страниц, величине полей и т. п., но в то же время нельзя не признать, что второе издание имеет значительные сокращения.

И.У. Басаргин никогда не скрывал свои взгляды, высказывался всегда резко, без недомолвок, может быть, поэтому не совсем гладко складывались его отношения в Союзе писателей. Любил Иван, как вспоминает дальневосточный писатель Лев Князев, давать советы им, тогда еще молодым писателям: «Че вы там поете про всякие парткомы? Все это пройдет. Пишите про жизнь, как я!» или «Я вас учу: не пишите про всякие комсомольские стройки да про заседания парткомов. Пройдет все – никто читать не будет. Газетчики паршивые!» (5, 11). Обычно такие разговоры велись в шутку, однако были при этом не лишены известной доли истины, а также своеобразной, мужицкой, что ли прямолинейности. И если литературная молодежь могла легко отнестись к таким высказываниям, то писатель со стажем видели в них некую браваду и упрек в свой адрес. Отсюда сложности в отношениях с товарищами по Союзу писателей, которые И.У. Басаргин тонко чувствовал: «я оторвался от старых друзей, оставил их в Кавалерово, новых во Владивостоке не приобрел. Писатели не приняли меня. Отторгли. Они пишут годами, а я только начал. Ворвался в их среду, да так и прошел мимо. В писательской организации нет дружбы, нет спайки, а есть мышиная возня, грызня» (2). Хотя в своей оценке И.У. Басаргин мог быть не совсем объективен, все же обстановка во многих писательских организациях того времени действительно была далека от идеальной. Кроме того, как отмечала В. Самойлова, знавшая писателя, в последние годы жизни, когда к нему пришло признание, И.У. Басаргин такие черты как «высокомерие, многозначительность по отношению к своей личности» (9, 4). Думается, что причиной такого поведения была неуверенность в себе, своем писательском даре, на что указывал и Лев Князев, а позднее сказалось одиночество, обстановка дефицита общения, пустоты вокруг себя. Вполне понятно, что годами пишущие литероторы, восприняли с недоверием человека грубоватого, с лицом, «будто высеченным из камня» (5, 11), типичного мужика, что называется «от сохи», с деревенской речью, да еще говорящего в глаза не всегда приятную правду.

31 декабря 1974 года И.У. Басаргин в одиночестве печатал горькие строки, озаглавив текст "Безысходность ": "Еще день и мне будет 45 лет. Сорок пять я топчу эту землю, ворошусь, что-то пытаюсь сделать. Кажется, что-то успел сделать.

И все давит на плечи непонятная тоска, безысходность, что волком выть хочется… Скоро наступит ночь, и я буду в одиночестве пить водку, вспоминать доброе прошлое, когда я был просто рабочим, просто человеком. Писатель! Грустно и скорбно. Никто не пригласил, никто не позвал. Отверженный!

Запить бы горькую, заколодить бы, пойти колесом. Эх, каррамба!…" (2).

К сказанному можно добавить, что писателю оставалось жить менее двух лет (17 ноября 1976 года его не стало). За это время был опубликования романа "В горах тигровых". В музее поселка Кавалерово, в архиве, хранится ответ редактора журнала "Роман газета" на просьбу И.У. Басарина принять первые главы его произведения. В сухих казенных фразах содержится стандартный отказ, вывод о неактуальности романа и вежливая настойчивая рекомендация писать о современности. Обидное письмо. И тут неожиданная удача – произведение отдельной книгой выходит в московском издательстве "Советский писатель". Этому счастливому событию способствовал, открывший талант И.У. Басаргина, Николай Задорнов, он во многом помог писателю. Именно он занимался продвижением произведения в издательстве, давал советы, оказывал помощь в работе автора над текстом, так как в 1972 году в "Советском писателе" принять роман как сказ о Силине отказались, и И.У. Басаргину пришлось его полностью переработать. К апрелю 1974 года произведение было сдано в набор, а в 1975 было издано.

В 1975 году с целью работать в архивах, писатель из г.Владивостока, где проживал к тому времени, вместе с семьей переезжает в город Томск, однако задуманная им повесть "Тревожные люди" так и не была написана.В Томске произошла встреча Басаргина с женщиной, ставшей его гражданской женой.

Профессиональное занятие литературой было для И.У. Басаргина, прежде всего трудом, и он старался делать свое дело честно и качественно, без халтуры. Поэтому, наверное, когда читаешь его полные экзотики рассказы, повести и романы рождаются глубокие мысли и чувства, возникает радостное впечатление от общения с природой, с героями произведений. Приходит уважение перед талантом писателя, способного от безысходности реальной жизни подняться до изображения различных проявлений прекрасного в окружающем мире. Певцом любви, добра и правды называют И.У. Басаргина его сегодняшние земляки, действительно, позиция писателя всегда была принципиально и четко очерчена, главный ее стержень, мы полагаем, составляла большая любовь к Родине, к Приморью, к Кавалерово.